Зимняя рыбалка с факелами через болото
|
Вой и свист ветра стих. Низкие серые облака, набитые колючим льдистым снегом, унесло на восток в бескрайние просторы болот. Стало непривычно тихо, и только костер, почти потухший, вдруг щелкнул угольком и выбросил струйку смолистого соснового дымка.
 Мы сбросили засыпанные снежной крупой капюшоны курток, и огляделись, растирая исхлестанные ветром и снегом лица. Утром еще бурое пространство с зелеными плешинами обманчивых полянок, прячущих под моховиной бездонные болотные «окна», теперь было укрыто нетронутым белоснежным покрывалом. И только молодой сосняк на каменистой «гриве», под которой мы пережидали налетевшую так некстати снежную бурю, все еще зеленел непокорно, сбросив с хвои колючую крупу.
Подживив костерок, мы, протянув руки к огню, отогревали закоченевшие пальцы, с удовольствием ощущая, как тепло проникает под куртки и свитера.
— И нанесло же уразу такую! — хрипло пробурчал Володя Воробьев, хлопая себя по бокам. — Пошли осенью, а домой зимой вернемся!
Мы с Олегом промолчали. Говорить ни о чем не хотелось. В ушах все еще шумели порывы ветра, слышались завывания этой первой в нынешнем году, такой ранней и неожиданной снежной бури.
Володя попрыгал у огня, окончательно отогрелся и хотел уже вновь подвесить сброшенный ветром котелок, как вдруг глянул на низкое серое небо и посерьезнел.
— Чай отменяется, мужики. Срочно топаем к дороге. А то стемнеет — и хана. Ни затесок моих, ни вешек в темноте не найдем, а без них на болото и днем-то лучше не соваться, а уж ночью и подавно. «Окон» до хрена, и глубина в них такая, что шестом дна не достанешь. Не дай Бог влетишь в такое — запросто можешь и не выбраться… У тебя, Олег, вроде фонарик был? Это хорошо. Аккумулятор не сел? Проверь. На холоде они в момент разряжаются. Что? Сдох? Так я и думал. Давайте мужики, пока еще видно, скоренько бересты надерем для факелов. Штук десять сделать надо. Только на них и надежда!
— Ну, ты даешь, Воробей! — засмеялся Олег. — Факельное шествие по болоту, да еще с нашими полными «шарабанами»! Натуральная хохма!
— Нет, мой дорогой, — говорю, — Володя прав. Это он дело предложил. Без факелов нам, пожалуй, действительно не обойтись. Да и по шестику для каждого надо бы вырубить. И не какие-то сухие палки, а прочные березовые или сосновые шестики метра по четыре. На всякий случай.
— Еще с шестами таскаться! — запротестовал Олег. — У меня в «шарабане» окуней килограммов десять, а ты еще с шестами! На кой они нужны? Воробей и так дорогу знает. Найдет он свои зарубки да вешки, поди не один десяток раз тут ходил. Это он так, для пущей важности страху-то на нас нагоняет.
— Нет, Вадимыч, отец дельно говорит. Ночью ведь пойдем. Мало ли — споткнешься или поскользнешься впотьмах-то, шагнешь в сторону — и хана. Нет, шестики нам никак не помешают. Страховка, — согласился со мной Володя. — На здешних трясинах шутки дурные. Кое-где болото уже прочно прихватило, а местами оно всю зиму «дышит».
— Понимаю, ребята, все мы устали. И я, пожалуй, больше вашего. Но так нужно. Вспомните-ка, не я ли предлагал отложить часть улова еще на берегу озера. Было такое? Пожалели? — спрашиваю.
— Ну, так ведь и сам ты тоже пожалел! — рассмеялся Олег.
— А что я? Я — как и все. Чтобы вас не обидеть…
 Мы посмеялись, накинули на плечи ремни тяжеленных «шарабанов» и медленно, гуськом зашагали туда, где за болотными километрами была Пизьмагубская дорога, на которой нас до одиннадцати часов обещал дожидаться лесхозовский шофер Леха, приезжавший в пустой поселок Пизьмагуба, где у него был старый, еще дедовский, домик. Леха ездил узнать, не пошел ли на Нюк-озере сиг-лудога.
Вскоре сумерки сгустились так, что разглядеть заметенную шалым снегом буранного «заряда» тропку стало невозможно, и мы зажгли припасенные факелы. Вначале береста на них никак не хотела разгораться, но потом просохла и загорелась довольно ярким, хотя и очень коптящим пламенем.
— Ну вот, теперь хоть что-то видно, — удовлетворенно проговорил Володя и едва не упал, опершись на шест, который без всякого сопротивления весь ушел в спрятавшееся под слоем мха бездонное «окно».
— Эх, мать честная! Огонь-то обманул. Я думал, что там багульниковая кочка, а это тень от нее… Нет, братцы, тут торопиться нельзя. Только шаг в шаг за мной. Я-то пока по тропе иду.
 Так и шли. То медленно, то чуть быстрее, увереннее. Тыкали шестиками в подозрительные места перед собой, покряхтывали от тяжести набитых рыбой «шарабанов». Первые морозы еще слабо сковали болото, хотя на ламбах и небольших озерках уже стоял вполне надежный лед. Но здесь сырая моховина с каждым шагом буквально дышала, зыбилась под сапогами.
Это было очень неприятно, и мы невольно старались ускорить шаг, глядя, как «кивают» нам заснеженные шапки багульника на кочках, как, раскачиваясь в такт нашим шагам, протягивают к нам корявые, изогнутые ветви-руки сухие мертвые сосенки…
Володя остановился, сбросил ремень «шарабана» и сел на него, переводя дыхание и вытирая вздрагивающей рукой пот с лица.
— Перекур, мужики. Задохся. Силенок еще маловато. Но ничего! Я еще ко всем своим озерам тропки проложу!
Мы с Олегом смотрели на него с уважением. Ведь этот совсем еще молодой человек в прошлом году совершил невозможное — победил свою смерть. Точнее, не саму смерть, а страшную болезнь, диагноз которой звучит, как приговор. В республиканской больнице врачи предложили ему операцию, но он наотрез отказался. Заявил, что лучше подохнет в тайге, чем на больничной койке. Лечился Володя сам, Бог знает от кого узнанными средствами — пил крепкий отвар багульника и «оленьего мха». Давил сок из морошки и клюквы, заваривал сосновым «лубом». И ходил, ходил, не поддаваясь слабости, буквально через силу заставляя себя двигаться.
Он неделями пропадал в тайге, избегая встреч со всеми, даже с женой и дочерью. Похудел, почернел, но на предложение директора дать ему отпуск ответил резким отказом.
— Я хожу, работу свою делаю. Что еще от меня нужно?
Питался в ту пору Володя только тем, что может дать тайга, что смог добыть. И только молоко да сухари брал, изредка появляясь в поселке. Сколько раз вслед ему говорили: помирать, мол, пошел. А он вновь приходил. Соседки вздыхали меж собой — не жилец! А он выжил, победил болезнь. Как?
— А назло тем, кто меня похоронил! — усмехался он.
Теперь, спустя год, только слабость порой напоминала о том страшном диагнозе.
— Врач из республиканской больницы, когда меня увидел, аж в лице переменился, — вспоминал Володя. — Шарахнулся от меня, как от привидения. Даже пощупал, все поверить не мог, что я живой к нему приехал…
— Вы, мужики, пока я отдышусь, гляньте вперед. Тут шагов через двадцать, если мы не сбились с тропки, сухая сосна должна стоять. Интересная такая сосна — словно старушка стоит, ветви в багульник опустила, точно на палку оперлась. Возле нее вешка должна быть. Я ею тропу обозначил.
Олег опустился на корточки рядом с Володей, а я, сбросив свой «шарабан», прошел вперед, тыкая перед собой шестиком. Володя не ошибся. Действительно, шагов через двадцать или чуть больше я вышел к сосенке-старушке, словно бы ищущей что-то среди бурых шапок багульника. И Володина вешка на месте торчала. Я вернулся и молча кивнул.
— Ну вот, половину пути одолели. Впереди малость полегче будет, — устало улыбнулся Володя. — Самые худые места, считай, прошли. Посидим чуток, отдохнем, да и дальше потопаем. Время у нас еще есть. Да если даже и припозднимся маленько — Леха все равно дождется. Он мужик свойский.
Присел и я рядышком с ними, и с главным вопросом, что так и вертелся на языке, к Володе обратился.
— Скажи-ка, — говорю, — что за секрет? Кругом болота страшенные, торфяники. Ручьишки, озеринки, ламбушки — все сплошь темноводные. В таких и рыбу-то ловить не будешь, торфом так провоняла, что ни в уху, ни на жарку не годится. А ты умудряешься тут находить озерца с чистейшей родниковой водицей. В ней не то что окуней, а, пожалуй, и форельку ловить можно! Что за тайны такие?
— Да никакого секрета нет! — устало улыбнулся Володя. — Я случайно на эти озерки наткнулся. Знаешь ведь, какая у меня беда была? Ну вот, чтобы хоть чем-то себя занять, чтобы о смерти не думать, я и бродил, пока ноги носили, куда глаза глядят. Забрел как-то на гряду песчаную, мы у нее рыбачили сегодня, присел отдохнуть, и слышу вдруг голосок живой водички. Родничок, вроде, звенит где-то. Ну, интересно стало. Начал искать — и нашел у подножья песчаногалечной гряды штук пять родничков. Выбиваются они между камней, бегут в низину и сливаются в небольшое чистое озерцо. А из него уже порядочный ручеек себе дорогу прорыл, и озерцо побольше да поглубже образовал. А на третьем таком родниковом озерке мы рыбачили. Дно-то у всех песчано-галечное, светлое, вот и окуни такие золотисто-зеленые. И даже насчет форельки ты, Вадим Василич, прав. Есть тут и форелька. Во втором и первом озерках. Маленькая, правда, по пальцу всего-то, но настоящая. Поймаешь такую, поглядишь на нее и назад отпустишь. Я озеринки эти только Олегу да тебе показал. Знаю, что вы не хапуги, так и то сегодня вы оба пожадничали, да и я тоже, на вас глядя. Ну, куда по столько окуней натаскали? Что с ними делать-то? Дома и то не обрадуются. Вкусен окушок, да чистить-то его каково? Проклянут нас всех жены и заставят самих улов чистить. Ну, разве не прав я? — усмехнулся Володя в заключение своего рассказа. — Ладно. Пора и подниматься. Впереди еще дорожка длинная…
Если бы кто-то в эту ночь увидел нас — цепочку медленно движущихся огней среди бескрайнего заснеженного болота, — он, пожалуй, испугался бы. Что, мол, за нечистая сила среди трясин с огнями бродит? Но Леха заметил нас издалека и тоже разложил небольшой костерок на обочине дороги, чтобы мы правильно курс держали.
— Как дошли, мужики? — зычно окликнул он, когда мы выбирались из придорожного кустарника. — Напарились, поди? Много хапнули?
— Нет, Леша, — говорим, — не хапали. Но надергали лишочку, еле дотащили. Давай-ка, и тебе окуней наложим. Отличные окуни.
— Не, мужики, не надо! Меня баба вместе с окунями кочергой погонит. Я ей пяток сижков везу — это рыба! А окуней она страсть как чистить не любит. Пошел сижок-то на Нюке. Завтра-послезавтра и я поеду сетюшки ставить. Однако, садитесь, да поехали. И так заполночь в Боровой-то доскребемся…
Так закончилась наша необычная рыбалка на маленьких светлых озерцах среди бескрайних торфяных болот. Признаюсь, мы с Олегом больше не выбирались туда. Далеко, да и некогда. А вокруг Борового и так ламб да озер множество. Рыбалка на них, конечно, хуже, и сравнивать не приходится, зато подходы к ним безопаснее, да и ближе они — за полчаса от дома неспешным шагом дойдешь.
|